Обращение к русским слушателям цикла лекций «Духовные существа в небесных телах и царствах природы» в Гельсингфорсе 11 апреля 1912 г. ПСС т.158

Мои милые теософские друзья!

Мы пытаемся постепенно проникнуть в теософскую жизнь и теософское познание, но, наверное, во время этого проникновения мы часто имеем сердечную потребность спросить самих себя, поче­му мы стремимся и почему ищем теософию в духовной жизни на­стоящего времени. Нам, наверное, не придется, слишком напрягать нашу душу, наше сердце, когда появится такой вопрос. В нашу душу войдет слово, которое тотчас подействует, проясняя, и даже более чем проясняя, наше чувство. Это слово — ответственность. Ответ­ственность! Это слово должно дать нам нечто такое, что с самого же начала исключит из нашей души, из нашего сердца стремление за­ниматься теософией из какой-либо личной потребности. Если мы проследим, быть может, даже не вполне это осознавая, что охваты­вает нас при слове «ответственность» перед лицом той духовной жизни, которую мы называем теософией, то мы будем все больше и больше приходить к тому, что заниматься теософией — это наша обязанность перед современным человечеством и перед тем лучшим в нас, что может служить этому современному человечеству. Мы не смеем заниматься теософией только для удовольствия, только для того, чтобы получать удовлетворение от теософии, имея тот или иной личный интерес, но должны чувствовать, что теософия есть нечто, в чем современное человечество нуждается, если процесс его разви­тия должен вообще продолжаться. Нам достаточно лишь отдать себе отчет в том, что без теософии или как бы это ни называлось, без той спиритуальной жизни, которую мы имеем в виду, человечеству на Земле пришлось бы идти навстречу безотрадному будущему, поис­тине безотрадному будущему. И это по той простой причине, что все духовные импульсы прошлого, все, что могло быть дано людям в прошлом из духовных импульсов, исчерпано, понемногу изживает себя и не может уже вносить новые зачатки в развитие человече­ства. Если бы продолжали действовать только старые импульсы, то ныне наступило бы быть может еще и не предвидимое, не только торжествующее нал людьми (торжествующее во внешнем смысле), но оглушающее доминирование, преобладание чисто внешней тех­ники и гибель,— потому что все это уйдет из человеческой души,— гибель всякого религиозного, научного, философского, .художествен­ного, а также в высшем смысле этического интереса Люди сдела­лись бы своего рода живыми автоматами, если бы сегодня не при­шли новые духовные импульсы. Так должны мы, думая о теософии, чувствовать себя теми, кого их карма привела к пониманию того, что человечество нуждается в новых импульсах.

Здесь мы вправе, пожалуй, поставить вопрос «Что же мы мо­жем, каждый из нас в отдельности, с его особыми качествами, с его отличительными чертами, что же мы можем сделать перед лицом этого чувства всеобщей ответственности¹'» — Для ответа на этот вопрос нашего чувства и сердца поучительно,— и быть может, осо­бенно для вас, мои милые друзья,— то, каким образом теософия входила в мир в последнее время и как она развивалась в течение последних десятилетий и до наших дней Мы не должны никогда забывать, что в том, каким образом слово «теософия» вошло в но­вейшее время в мир. заключено нечто вброде чуда духовной культу­ры. Это чудо духовной культуры связано с личностью, которая как личность особенно близка вам, мои милые друзья, так как в извест­ном отношении свои духовные корни она получила от вашего наро­да. Я имею в виду Елену Петровну Блаватскую. Для западноевро­пейца неоспоримо, во всех отношениях неоспоримо, что тело, в ко­тором была заключена индивидуальность, носившая в этой инкарнации имя Елены Петровны Блаватской, могло выйти только из среды Восточной Европы, из России Ибо у нее были все отличи­тельные русские черты Однако по обстоятельствам совершенно осо­бого рода Елена Петровна Блаватская была отнята у вас; в силу осо­бых кармических отношений нашего времени Елена Петровна Бла­ватская была перенесена на Запад. Отдадим же себе отчет в том, что за необыкновенное чудо культуры это было

Возьмем личность Елены Петровны Блаватской Она была, в сущности говоря, личностью, которая в течение всей ее жизни оста­валась во многих, многих отношениях ребенком, просто ребенком, личностью, которая за всю свою жизнь так и не научилась действи­тельно логически мыслить, личностью, которая за всю свою жизнь не научилась хоть сколько-нибудь обуздывать свои страсти, влече­ния и вожделения, которая была способна постоянно впадать в край­ности, личностью, которая, в сущности говоря, имела весьма незна­чительное научное образование Через эту личность миру открыва­ется,— я бы сказал, даже, что это и не могло быть иначе.— через эту личность как через проводник хаотично, сбивчиво, вперемешку миру открывается сумма величайших вечных сокровищ человеческой мудрости Тот, кто сведущ в этих вещах, найдет в трудах Елены Пет­ровны Блаватской сокровища мудрости, истин, познаний всего че­ловечества, которых интеллектуальность и душа самой Елены Пет­ровны Блаватской не могла понимать даже сколько-нибудь отда­ленно. Если непредубежденно вникнуть во все эти факты, то нет ничего яснее, как то, что для всего того, что заключалось в произве­дениях Елены Петровны Блаватской, внешняя сторона души, вне­шняя сторона интеллектуальности Елены Петровны Блаватской были лишь окольным путем, лишь средством к тому, чтобы значи­тельные, великие духовные власти человечества могли сообщить о себе человечеству И нет также ничего яснее, что таким образом, ка­ким это должно было происходить тогда, в начале последней трети XIX столетия, это не могло бы оказать впечатления ни на кого в Западной Европе. Необходима была совершенно необыкновенная,— с одной стороны, самоотверженная, почти самоотрешенная, а с дру­гой стороны, опять-таки исключительно личностная, эгоистичес­кая,- натура Елены Петровны Блаватской, чтобы дать произойти благодаря высоким духовным властям тому, что произошло. Само­отверженная натура была необходима по той причине, что всякая западноевропейская душа перевела бы в собственные мыслительные формы, в собственный интеллект то, что давалось в откровении. И требовался совершенно личностный, эгоистический склад души, потому что при тогдашнем грубо материалистическом образе жиз­ни Западной Европы не представлялось никакой иной возможности кроме, как исходя из такого крайнего душевного склада создать, я бы сказал, железные рукавицы для тех нежных рук, которые долж­ны были взлелеять оккультизм нового времени. Это своеобразное явление. Но, мои милые друзья, Елена Петровна Блаватская ушла на Запад, ушла в ту культурную область, которая во всем ее своеоб­разии, во всей се структуре и конфигурации повсюду,— даже поми­мо Америки, которая является областью наиболее материалистичес­кой культуры нашего времени,— по своему языку, по своему мыш­лению движется абсолютно в материалистических мыслях и живет в материалистических чувствах. Здесь слишком далеко завело бы, из­лагать, какая сила привела Елену Петровну Блаватскую именно в Англию. Но мы видим, что вся сумма оккультизма, который удиви­тельным для культуры образом изживается в этом медиуме,— я имею в виду медиума не в спиритическом смысле,— устремляется сперва на европейский Запад

В пределах этого европейского Запада судьба этого оккультиз­ма была в определенном отношении окончательно решена, ибо не могло быть иначе, чтобы с основанием теософского движения на этом материалистическом европейском Западе не исполнилась одна значительная карма. Эта карма и исполнилась. Этот европейский Запад несет тяжелую кармическую вину, он не может проникнуть в тайны бытия без того, чтобы эта кармическая вина не дала о себе определенным образом знать. Когда где-нибудь дело идет об оккуль­тизме, там тотчас же углубляется карма, там сразу же появляются на поверхности силы, остающиеся в иных обстоятельствах сокры­тыми. И не для того, чтобы критиковать, а чтобы характеризовать, говорится здесь то, что должно быть сказано: европейский Запад, осуществляя то, что было исторически необходимо, совершил не­счетное количество несправедливостей по отношению к носителю древней спиритуальной культуры, носителю древних оккультных тайн, в чьей жизни, правда, спиритуальные вещи в настоящее время застыли, больше уже не наличествуют, а живут только на дне души. Ибо так действительно обстоит дело в Индии, в Южной Азии. В то мгновение, когда оккультные импульсы достигли Западной Евро­пы, тотчас дала о себе знать направленная против них реакция спиритуальных сил, действующих в глубинах Индии, и тогда сделалось невозможным,— невозможным это сделалось уже во времена Еле­ны Петровны Блаватской,— сохранить то, что преследовалось из­вестными спиритуальными властями как необходимое в наше вре­мя подлинное спиритуальное движение. Сохранить его было невоз­можно. Первоначально имелось в виду дать человечеству сумму оккультных знаний, которые подходили бы всем людям, всем серд­цам и с которыми бы мог жить каждый. Но так как в силу некото­рой необходимости этот импульс был пересажен в Западную Евро­пу, дала себя знать эгоистическая реакция. Те спиритуальные влас­ти, которые хотели дать миру новый импульс без каких-либо дифференциаций внутри человечества, были оттеснены, и некогда подавленная в своем оккультизме Индия кармически отомстила, при первой же возможности, когда оккультизм выступил на Западе, про­питав его, этот оккультизм своим собственным национальным, эго­истическим оккультизмом. И это произошло во времена Елены Пет­ровны Блаватской. Это происходило уже тогда, когда Елена Пет­ровна Блаватская излагала великие истины и мудрость своей «The Secret Doctrine». Ее первый труд «Исида без покрывала», являет не только все, что было хаотичного, нелогичного, страстного и сум­бурного в ее существе, но и являет всюду, что позади нее стоят бод­рствующие силы, которые хотят вести ее в общечеловеческом на­правлении. В «Тайной доктрине» рядом с само собой разумеющим­ся величием всюду царит человечески специальный интерес, такой интерес, который исходит из некоторых оккультных центров, име­ющих сегодня в виду не общечеловеческий интерес, а частный, спе­циальный интерес. Тибетское, индийское, а также египетское посвя­щение имеют ныне в виду всюду только частный человеческий ин­терес, хотят только отомстить западному миру за подавление восточного оккультизма, хотят отомстить за то, что западный мир одержал над восточным миром победу материалистическими сред­ствами. Он одержал победу над восточным миром материалистическими средствами, он победил потому, что в подлинно поступа­тельное культурное развитие человечества, в поступательно разви­вающуюся жизнь было принято христианство. На востоке Азии хри­стианство не получило распространения, также и на юге Азии — хри­стианство ушло на Запад.

Теперь вы быть может скажете, мои милые теософские друзья, что это хорошо, ибо Запад принял христианство, а так как христи­анство — это этап в продвижении человечества, то само собой разу­меется, что Запад одержал победу над Востоком.— Да, если бы это было так! Если бы это было так, то это разумелось бы само собой. Однако это не так. Христианство, подготавливавшееся столетиями и тысячелетиями и пришедшее в мир, не победило еще нигде на зем­ле. И тот, кто полагал бы ныне, что уже в настоящее время он мог бы представлять собой в истинном, подлинном смысле слова Прин­цип Христа и Импульс Христа, тот пал бы жертвой неописуемого высокомерия. Ибо что вообще происходило до сих пор? Не что иное, как то, что западные народы восприняли некоторые наиболее вне­шние проявления христианства, завладели именем Христа и обла­чили христианскими именами свои старые обосновавшиеся в Евро­пе еще до христианства культуры, свои воинственные культуры, пе­решедшие в современный индустриализм. Царствует ли Христос в христианской Европе'' Каждый, кто принадлежит к оккультному движению, никогда не согласится, что Христос царствует в христи­анской Европе, а скажет: «Вы говорите «Христос», а подразумевае­те вы все еще то же, что и древние среднеевропейские народности, говорившие о своем боге Саксноте».— Символ Распятия возвыша­ется над европейскими народами. В определенном же отношении царят традиции бога Сакснота, чьим символом является прежний короткий саксонский меч, который служил тогда только экспансии материальных интересов, ибо то было призвание европейских на­родностей. Потому это призвание и вызвало к жизни благородней­ший цвет материалистической культуры, явление, которое благо­родно в области материалистической культуры— рыцарство. Где еще в какой-либо культуре существует что-либо, подобное рыцар­ству западной культуры? Этого больше нет нигде. Никому не при­дет в голову сравнивать героев Троянской войны со средневековы­ми рыцаря ми. Христос еще мало живет среди людей. О Христе люди только говорят. Восточные народы чувствуют, что когда западные говорят о Христе, они, эти восточные народы, правда, в спиритуальном постижении мира, в том, что они знают о тайнах бытия,— находятся гораздо, гораздо дальше. Об этом знают эти восточные народы.

Совсем простые вещи могут вам пояснить, что в известной мере восточные народы уже умеют ценить свое превосходство в спиритуальном отношении. Что делают еще сегодня западные народы в их массе, в их большинстве, когда перед ними раскрываются тайны бытия? Вот мы сидим вместе еще совсем небольшим кругом, когда говорим, скажем, о чем-то, о чем говорилось вчера вечером, о дей­ствующих всюду вокруг нас спиритуальных силах и тайнах. Для обыкновенного западноевропейца это глупость или безумие, ибо он все еще не может понять апостола Павла «мудрость перед Богом — это часто глупость перед людьми, и безумие перед людьми — муд­рость перед Богом».— И только те на Востоке, кто заражен запад­ноевропейцами, отважились бы, и то едва-едва, толковать вкривь и вкось глубокие истины о спиритуальных тайнах Космоса, если ус­лышат о них,— а ведь мы пытаемся вновь приоткрыть их,— ибо такие вещи, как те, что, к примеру, говорились вчера, означают не­что само собой разумеющееся для людей, находящихся в восточной спиритуальной жизни Не будем поэтому удивляться, что когда ев­ропейцы нападали на эти восточные народы, те чувствовали себя подобно людям, которым попадается навстречу стая диких зверей, от которых защищаются, но которым не вменяют во зло то, что они творят, считая их чем-то низшим По приведенным причинам,— справедливо ли это теперь, или же нет, дело не в этом.— а также согласно восточным традициям каждый из тех, кто принадлежит, например, к брахманизму, смотри г на нас, западных людей, разуме­ется, как на людей низшего порядка. А если отвлечься от брахма­низма и посмотреть, например, на культуры Центральной Азии, на тибетскую или китайскую культуру, которые в ближайшее время приобретет для мира значение, о каком людям сейчас и не снится, хотя от этого нас и отделяет всего лишь короткое время, если по­смотреть на все эти веши и учесть, что души многих учеников Заратустры еще воплощены в этих культурах, то нам придется весьма серьезно отнестись к этим вещам Мы сможем также понять, что в то, что сумела дать Елена Петровна Блаватская, индийский, тибет­ский, египетский оккультисты постарались ввести,— исходя каж­дый из своей души,—достояние своей собственной мудрости, кото­рое однако в процессе становления человечества принадлежит про­шлому. И мы должны понимать, что характер этой восточной мудрости, кроющейся в учении Блаватской, указывает на прошлое. Нам ведь не требуется недооценивать такие вещи, не требуется не­дооценивать, что когда, я бы сказал, разорвавший свои оковы Ки­тай наводнит западные страны, тогда вместе с этим придет спиритуальность, которая поистине является наследием, во многих отно­шениях еще не померкшим наследием древней Атлантиды. Оно будет действовать так, как если бы взорвалось нечто, что было сжато и что может распространяться теперь по всему свету,— оно разольет­ся, как при первой же возможности в малых размерах разлилось достояние древней Индии.

Из-за этого, мои милые теософские друзья, стало возможно, что­бы начиная с того времени выступило все то, для обозначения чего в каждом оккультизме имеется соответствующее выражение; чтобы, в сущности, с той поры теософское движение уже не являлось подходящим орудием поступательного движения культуры Европы. Каждый оккультист хорошо знает выражение, которое гласит у руководящих сил оккультизма или у тех, кто как-либо оккультно действует, никогда какой бы то ни было специальный интерес не может перевешивать интереса всего человечества.— Не существует возможности благоприятно действовать в оккультном смысле, если специальный интерес берет верх над общечеловеческим интересом В то мгновение, когда вместо общечеловеческого интереса в оккуль­тизм проникает специальный интерес, появляется возможность ре­альных заблуждений. Отсюда получается, что с того времени в тео­софском движении стал о возможным любое заблуждение. Вследствие только того, что в мировой взаимосвязи Англия кармически связа­на с Индией, существовала возможность подмены тех возвышенных сил, что стоят у исходного пункта теософского движения. Ибо это обычное явление в оккультизме, когда силы, преследующие свои спе­циальные интересы, принимают облик тех, которые прежде дали на­стоящие импульсы. Таким образом с определенного момента в тео­софском движении не стало более никакой возможности безогово­рочно принимать все, что заключено в нем, и карма распорядилась так, что это становилось все менее и менее возможным. И таким об­разом не могло быть сделано ничего иного, кроме как во мгнове­ние, когда к нам был направлен призыв присоединиться к этому те­ософскому движению, не могло быть сделано ничего иного, кроме как вновь вернуться к первоначальным истокам, к тем истокам, ко­торые в противоположность специальным мы можем назвать обще­человеческими. И вы может быть видели, что мы в Средней Европе пытаемся подойти к этим оккультным истокам так, что во всем, что встречает вас там, вы не заметите, чтобы с этим был связан какой-либо специальный интерес. Попытайтесь сравнить все, что может быть найдено в виде специального интереса в Средней Европе, с тем, что вы знаете в качестве теософии, развивающейся у нас. То и дру­гое действительно нельзя сочетать. Вы можете взять эту теософию, и, вероятно, кроме того, что мои книги написаны мной на немецком языке (потому что надо было все-таки писать на каком-либо языке), вы не найдете в теософии ничего немецкого, ничего, что каким бы то ни было образом было связано с внешними традициями Средней Европы. А когда где-нибудь появляется тенденция соединить теосо­фию со специальным интересом, то обнаруживается, что это невоз­можно

В этом состояла особая задача Средней Европы — освободить теософию от того специального свойства, которое она приобрела на европейском Западе. Это было нашей миссией — в полной чисто­те освободить теософию от всех специальных интересов. И углубля­ясь далее в эти вещи, вы увидите, что и я сам сумел освободить все, что я мог дать теософски, от всякого специального интереса. Это символическое указание, мои милые теософские друзья, но говоря символически, мне надо было лишь дать вести себя тому, что дей­ствовало в виде непосредственного импульса в нынешней инкарна­ции,— не поймите это ложно, этим воспроизводится только факт: те. к примеру, кто были внешними носителями той крови, из кото­рой происхожу я, происходили из немецких областей Австрии, но там я не мог родиться. Сам я родился в славянской местности, мест­ности, совершенно чуждой всей той среде и всему своеобразию, из которых происходят мои предки. Таким образом в исходном пунк­те моей нынешней инкарнации,— я хочу привести это лишь симво­лически,— мне само собой прообразно было задано, чтобы мы в Средней Европе освободили теософию от всякого специального интереса, и сделали так, что она в Средней Европе действительно стоит перед нами подобно богине, подобно чему-то Божественно­му, совершенно свободному от примеси чего-либо человеческого, имеющему с человеком, который живет здесь, столько же дела, сколь­ко с человеком, который живет там, так должно будет оставаться всегда.

Идеал, который мы имеем, мои милые теософские друзья,— так просто, когда о нем говоришь,— будет всегда стоять перед нами, потому что его труднее воплотить, нежели высказать. Перед нами всегда должны будут стоять в качестве идеала истина и искренность, неприкрашенная Божественная Истина. Может быть, если таково наше стремление, мы найдем путь,— не для себя, а для того, что было в Средней Европе внеличным в соответствии со всей миссией Евро­пы — путь для этой Божественной Теософии на Восток. И тут, опи­сывая теперь, я бы сказал, далее тот путь, каким теософия распрос­транялась на Западе, каким она идет по Европе и должна прийти на Восток, тут я хотел бы снова четко, очень четко вставить слова «чув­ство ответственности». Культуры развиваются в мире так, что одна словно в духовной оболочке развивается вместе с другой. Одна куль­тура соединяется с другой. Благодаря тому, что теософия в Средней Европе должна была быть столь внеличной, она приобрела извест­ный характер, характер отрешенной от всяких интересов духовнос­ти. Из-за этого, мои милые теософские друзья, эта теософия имеет нечто неприступное (Sprödes); она имеет нечто неприступное, обла­дающее незатронутостью специальными интересами; поэтому она не понравится людям, которые не могут открыть свое сердце тому, что совсем не служит какому-либо специальному интересу.

Однако то духовное, что заключено в этой теософии, может быть найдено душой, жаждущей этого духовного, тоскующей по этому духовному. И тут я должен сказать, мои милые теософские друзья, что в самом духовном мире я встретил душу, которая очень тоскует по духу, выражающемуся через теософию. Я встретил эту душу в чисто духовном мире. Когда в последовательности Иерархий мы восходим к отдельным народным духам и говорим в пределах (innerhalb) отдельных народных духов о народных душах, тогда сре­ди народных душ, которые сегодня еще, так сказать, молоды и дол­жны развиваться, как и всякое существо, дальше, мы приходим и к русской народной душе. От этой русской народной души я знаю, что она тоскует по духу, который находит выражение в теософии. Она тоскует всеми силами, какие может развить. Я говорю о чув­стве ответственности потому, что вы, мои милые теософские друзья, дети этой русской народной души. Она царит и действует в вас, и вы отвечаете перед ней. Ответственность, сумейте научиться ей! Не обижайтесь, многое могла часто говорить мне эта русская народная душа. Трагичнее всего встало у меня перед глазами то, что эта русская народная душа могла мне сказать, приблизительно около 1900 года. Тогда это обнаруживалось трагичнее всего, пото­му что в это время могло броситься в глаза нечто, что я сам смог правильно интерпретировать только спустя долгое время,— пото­му что тогда могло броситься в глаза, сколь мало еще, в сущности говоря, понимают сегодня эту русскую народную душу. Мы в За­падной Европе познакомились со многим, что пришло из России, и очень многое приходившее из России производило на нас большое, сильное впечатление. Мы узнали великие импульсы Толстого, узна­ли столь глубоко захватившую Западную Европу психологию Дос­тоевского и мы, наконец, узнали такой ум, как Соловьев, ум, кото­рый, если дать ему воздействовать на себя, во всем производит впе­чатление, что он и сам такой, как он пишет. И то, как он пишет, получает верное освещение, если чувствуешь стоящую позади него русскую народную душу. А эта русская народная душа может ска­зать намного, намного больше, нежели может сказать сам Соловь­ев, ибо у него нашему сердцу является все еще слишком много взято­го у Западной Европы.

Подумайте хорошенько, мои милые друзья, над словами «чув­ство ответственности», подумайте о том, что на вас лежит задача быть достойными русской народной души и что вы должны понять тоску русской народной души по внеличной теософии. Познавая теософию в том, что она волит в своем наивнутреннейшем суще­стве, вы сможете, мои милые друзья, ставить всевозможные вопро­сы, какие могут прийти только из русской души,— вопросы души, обращенные к духовным вопросам теософии. Я пережил, сколь мно­го благородных, прекрасных, добрых чувств шло мне навстречу из Восточной Европы, сколько подлинного, истинною человеколюбия и доброты, человеческого сострадания, переполняющих края чувств, какие только можно себе представить, тонкого, интимного наблю­дения над тем, что есть в мире, интенсивной личной связи с силами бытия. И из глубины таких милых, прекрасных и благородных чувств мне задавалось много, много вопросов со стороны тех, кто принад­лежит русскому народу, много вопросов, вопросов, которые однаж­ды должны быть поставлены, потому что это вопросы, без ответа на которые человечество не сможет жить в будущем. Вопросы, ко­торые могут прийти только с востока Европы, их ставила мне досе­ле на более высоких планах только русская народная душа. Часто приходилось мне думать, что детям этой народной души предстоит еще пройти путь, чтобы понять свою народную душу, понять, о чем, собственно, тоскует эта народная душа и сколь многое еще отделяет их, детей народной души, от самой этой народной души. Поэтому не бойтесь искать путь, который вы, если захотите, сможете найти к вашей народной душе. Из вашей народной души найдете вы те воп­росы, без ответа на которые человечество будущего не сможет су­ществовать. Но не бойтесь при этом подниматься над личными ин­тересами, помните о чувстве великой ответственности, которое вы должны и меть перед русской народной душой, помните об этом чув­стве, ибо в будущем народные души будут нуждаться в своих детях, чтобы достигнуть своих целей. И не забывайте при этом одного. То, что может поднять человека выше всего, что может привести его к самым прекрасным, самым светлым вершинам в мире, в наиболь­шей мере подвержено опасности впадения в заблуждение.— Вы дол­жны, мои милые теософские друзья, одушевить духовное, вы долж­ны найти душу для духа. Вы можете это сделать, потому что русская народная душа обладает неизмеримыми глубинами и возможностя­ми для будущего. Но необходимо, чтобы вы сознавали, что душев­ное, которое может подниматься до духа, которое может одушевить сам дух, ставит вас перед великой опасностью потерять себя и заст­рять в личном, в индивидуально-личном, потерять себя в личном как таковом. Личное становится особенно сильным, когда происте­кает из душевного.

Вам не встретятся те препятствия, которые так часто встречают­ся в Западной и Средней Европе. Для скепсиса вы едва ли рождены; скепсис мог появиться у вас только благодаря прививке с Запада. Благодаря определенному чувству вы научитесь отличать истину от неистины и нечестности в области оккультизма, где шарлатанство и истина оказываются так близко друг к другу. Вашу опасность со­ставит то, что ваша душевная личная мощь может распространить вокруг вас облака, астральные облака, сквозь которые вы не смо­жете проникнуть к объективному духу. Ваш огонь, ваше тепло мо­гут простираться вокруг вас наподобие облачной ауры, не пропус­кая духовного, потому что вы будете думать, будто воодушевлены духом, тогда как своим воодушевлен нем будете препятствовать Духу найти к вам путь. Постарайтесь же иметь в виду, что вы обладаете великим преимуществом,-— в идеальном, спиритуальном смысле,— вы можете иметь специальный интерес, потому что вы, то есть ваша народная душа, предназначены воспринять в специальный интерес русского народного существа ту теософию, которую в Средней Ев­ропе нужно было принимать еще как божественную, возвышающу­юся над всем человеческим силу; вы же как никакой другой народ можете воспринять ее как нечто, что вы можете беречь и лелеять как свое самое кровное. Ибо по вашему предназначению вы наделены способностью вдохнуть душу в дух. Об этом часто говорилось в на­ших рядах, но от вас зависит, чтобы как можно скорее была создана возможность,— не упустите ее! — к развитию не просто чувства и воли, но прежде всего энергии и выдержки. Меньше говорить.— если уж касаться практической стороны дела.— меньше говорить о том, какой должна быть теософия на Западе и какой она должна быть в России, и о том, что хорошо для одного и что для другого, но сперва принять теософию, принять, соединить с душой и сердцем. Осталь­ное приложится, приложится непременно.

Вот кое-что из того, что я хотел сказать вам, мои милые друзья. Я хотел сказать об этом потому, что всюду, где мне приходится об­ращаться непосредственно к человеку, перед глазами должно сто­ять чувство ответственности, которую мы, современные люди име­ем перед теософией. Люди на Западе должны иметь чувство, что они грешат перед человечеством, когда могут получать что-либо от тео­софии и не хотят этого, отметают это. Это грех перед человечеством. Иногда это довольно трудно понять, ибо надо иметь почти транс­цендентальное чувство долга, мои милые друзья, чтобы иметь по­добное обязательство, подобное чувство ответственности перед че­ловечеством. Ваша народная душа говорит вам, что она, эта народ­ная душа, обязывает вас. Душа народа уже приняла за вас это обязательство перед человечеством на себя. Вам нужно только най­ти ее, эту душу народа. Вам нужно только дать говорить ей через ваши мысли, ощущения и волевые импульсы, и если вы почувствуе­те ответственность перед народной душой, вы тотчас же исполните и долг перед человечеством. Ради этого вы и внешне, своим место­нахождением поставлены между европейским Западом, которому нужно иметь теософию, но для которого она не может стать лич­ным делом в той степени, как для вас, и азиатским Востоком, кото­рый обладает оккультной и спиритуальной культурой с древнейших времен. Вы поставлены между ними. Может быть вы бы никогда не пришли к исполнению вашей задачи перед спиритуальной культу­рой человечества в этом, я бы сказал, географически трудном поло­жении, если бы вам приходилось думать только об обязательстве перед человечеством. Ибо искушения будут необычайно велики, если с одной стороны действует не только европейский Запад, который заставил многих детей вашей народной души, в сущности, изменить самим себе. В отношении большей части того, что пишется русски­ми и попадает к нам на Запад, у нас есть чувство, что это не имеет ничего общего с русской народной душой, а является лишь отраже­нием всевозможных западных веяний. Второе искушение будет с Во­стока, когда настанет власть спиритуальной культуры. Тогда вашим долгом будет знать, что при всем величии этой спиритуальной куль­туры Востока человек настоящего времени должен сказать себе: не прошлое мы должны вносить в будущее, а новые импульсы. Не вос­принимать надо будет просто какой-нибудь спиритуальный импульс, идущий с Востока, а взращивать то, что Запад может извлечь из са­мих спиритуальных источников

Тогда настанет время, когда Европа начнет,—если только и вы исполните свой долг перед вашей народной душой,— понемногу по­нимать, чем является в духовном развитии человечества Импульс Христа. Ищите все то, что я хотел сказать этими словами и в этих словах, мои милые друзья, ищите в них прежде всего то, что может стать в вас самих импульсом к тому, чтобы не просто чувствовать и ощущать, что теософия это что-то значительное, ч го-то великое, но старайтесь прежде всего принять теософию к действию и в волевые импульсы ваших душ и с ее помощью устраивать вашу жизнь, ваши дела.